О Глебе Павловском
Написал о Глебе к его юбилею 5 марта. Однкао по причинам мне неизвестным книга не увидела свет. Поэтому вывешиваю здесь без изменений.
Последний легион Глеба Павловского
Глеб Павловский принадлежит к той категории людей, число которых всегда очень невелико, но которые присутствуют почти в каждом поколении. Они кажутся одиночками, оторванными от своей среды интеллектуалами, но их одиночество часто мнимое, не в житейском, а в более глобальном, историческом, смысле, поскольку именно эти люди своими словами, своим выбором, своими поступками как будто предопределяют выбор своего поколения. Это люди гораздо яснее остальных чувствуют свое время и то, куда это время течет. Это люди – лоцманы, люди – маяки. Трудно сказать, откуда берется и чем объясняется эта способность чувствовать свое время и ощущать приближение будущего острее других, определенно одно: едва ли кто-либо из современников наделен им в большей степени, чем Павловский.
Он всякий раз оказывался причастен ко всему более менее осмысленному, что имело место быть в постсоветской, да и еще позднесоветской России. Он – создатель первого независимого в России информационного агентства, лидер одной из первых успешных компаний политического пиара. Он так или иначе имел отношение к появлению чуть ли не большинства политических партий современной России: от КРО и Яблока до СПС и «Единства». Он был одним из главных участников событий 1999-2001 года, когда создавалась нынешняя российская власть, и он же был в 2009-2010 года едва ли не центральным медийным персонажем незавершенной до сих пор политической драмы под названием «Президент Медведев!». Он всякий раз оказывался гораздо в большей степени соответствующим духу времени политиком и интеллектуалом, чем все те, кто раз за разом претендовали занять его место.
Может быть, главное достижение Павловского, которое, однако, едва ли когда-нибудь будет признано за таковое, состоит в утверждении моды на своего внутриполитический реализм. Этот реализм как стиль сменил примерно в конце 1990-х романтический критицизм перестроечной публицистики и затем гиперцинизм начала 1990-х. Смысл данного реализма состоит даже не столько в постижении каких-то определенных аспектов этой реальности, сколько в обнаружении многочисленных лакун при ее описании. Павловский в своих статьях силен именно когда цепляет одну из таких многочисленных лакун, демонстрируя ее приоритетность при осмыслении происходящего. Показав в известный момент фигу романтическому шестидесятничеству, Павловский сумел довольно легко одолеть его. Русская реальность, неописанная и неисследованная, стала центральной темой его статей и выступлений. Это позволяло ему до последнего времени уходить от самоопределения – является ли он критиком этой реальности или ее апологетом.
Всякий раз читая его многочисленные статьи, видимо, по принципиальным причинам не собираемые им ни в какой полноценный сборник, задаешься вопросом – к какому практическому выводу придет автор в отношении того, о чем он говорит, – к осуждению или принятию. И всякий раз в тексте обнаруживается новый аспект реальности, который делает необходимым совершение еще одного, дополнительного акта понимания и постижения, предваряющего любой ценностный выбор.
В какой-то степени эта смысловая игра объясняется и оправдывается изначальным отношением к этой реальности, заданным циклом статей Глеба Павловского примерно 1994-1995 годов, самыми известными среди которых были тексты «Слепое пятно» и «Беловежский человек». Постсоветская реальность описывалась в этом цикле как зловещая сила, вырвавшаяся наружу в годы позднего СССР и похоронившая окончательно петербургский проект, проект Большого ЕвроВостока. Я лично отношусь к не такому уж большому числу людей, которые именно так и рассматривали цепь событий от 1989 до 1991 года. Помню впечатление, произведенное на меня в 1990-91 годах текстами «Века XX и мира», журнала, одним из редакторов которого был Павловский. Несомненно, что «Век XX» был лучшим журналом того времени, может быть, единственным вообще изданием «перестроечной» эпохи, которое имеет смысл перечитывать и сегодня. Вот это предвосхищение конца «петербургской России» в эпоху демократических грез – оно без труда выделялось пристрастным взглядом как, может быть, важнейшая интонация журнала, притом что среди авторов его были Гейдар Джемаль и Валерия Новодворская. Но я хорошо помню момент 1991 года, когда «Век XX» стал единственным современным русским журналом, который вообще хотелось брать в руки.
И в то же время «Век XX» был своего рода «интеллектуальным Титаником», поскольку уже два года спустя «беловежская ситуация» создала новую реальность, которая требовала совсем новых подходов, новой публицистики и новой политики.
То что делал Павловский как практик в последующие годы для меня было сродни тому, что делал как теоретик Вадим Цымбурский, талантливейший, хотя и не частый, автор «Века XX», четче других выразивший либерально-имперское кредо журнала. Цымбурский пересмотрел свое собственное политическое мировоззрение «перестроечных лет», отрекся от «петербургской России», провозгласив ее «псевдоморфозом», во имя той подлинной, коренной России, которая после Беловежья оказалась отделенной от Европы пространством самоопределившихся территорий. Павловский никогда не смог бы, наверное, принять этой картины, для него она всегда оставалась концептуальным оппортунизмом. Но точно таким же оппортунизмом – только не концептуальным, но политическим - представлялась Цымбурскому долгое время и вся практическая деятельность Глеба.
Очевидно, что эти два человека важным образом дополняли друг друга в сложной атмосфере двух последних десятилетий, несмотря на то, что их жизненные траектории, разошедшиеся в 1992 и потом снова в 1995, не сходились до самых последних дней жизни Цымбурского. Жизненный путь каждого из них – путь римлянина, оказавшегося в одиночестве или со своим «последним легионом» в варварской провинции после падения Вечного города. Цивилизация рухнула, следует начинать какую-то новую жизнь среди друидических племен, отбиваясь от жадных агрессоров. Можно сказать, что это новая, постимперская, реальность – счастливый шанс судьбы, ниспосланный богами для грядущего восхождения туманного Альбиона. А можно ничего этого не говорить, но медленно, шаг за шагом, помогать строить вместе со своим «последним легионом» на Британских островах новую государственность. Наверное, легче делать то и другое сразу, но не каждый оказывается способен подогнать теоретические выводы и пристрастия под задачи текущего момента.
Читая статьи и интервью Глеба Павловского, вообще следя за его деятельностью, нельзя не задаться вопросом, а каков вообще предел его «внутриполитического реализма» как кредо, как стиля мышления, но и как своеобразной идеологии. В какой-то момент начинает упрощаться не только описание реальности, но и сама реальность как таковая – в ход идут яркие, легко запоминающиеся лозунги, рассчитанные на быстрое употребление пряные блюда. Такая упростившаяся до элементарных силовых или экономических схем реальность уже не потерпит «реализма» и потребует каких-то новых интерпретаторов. Между тем, время идет, новые толмачи реальности не приходят, а те, что приходят, не проходят испытательный срок, и Глеб Павловский оказывается незаменим. Притом что легионеры в массе своей разошлись по своим домам, и за Круглым столом собираются уже не только ветераны старых битв, но совсем новые люди.
