Цымбурский умирал очень долго, это была настоящая борьба со смертью, растянувшаяся на 13 лет. Началось летом 1996 года - когда у него впервые начались проблемы с легкими. Рак был исключен сразу, лечили от всего что можно - от туберкулеза, астмы, но никто не говорил "рак".
Сложно теперь сказать, насколько повинна в его болезни та атмосфера, в которой он жил. Я имею в виду, увы, атмосферу в прямом смысле этого слова - однокомнатная комнатушка с каким-то немыслимым количеством кошек. Когда я первый и при жизни единственный раз был в его квартире, то моему взору предстал буквально ковер из кошек.
Цымбурский был убежден, что кошки его спасают. Учитывая, что болезнь тянулась годы, нельзя стопроцентно отрицать, что так оно и есть.
Болезнь и совпавшие с ней личные невзгоды придали его мировоззрению несколько мизантропический оттенок, я убежден, совершенно наносной оттенок. Когда он отступал на второй план, только тогда становилось понятным подлинное величие его идей. О которых было
сказано очень много хорошего и
правильного вчера, и скажут еще многое сегодня.
Важно сказать и другое. Из среды профессиональных политологов он быстро выпал - просто не вписался. Хотя следовало бы добрым словом помянуть основателя "Полиса" Игоря Константиновича Пантина, который, собственно, и открыл Цымбурского для политологии. Но уход из круга профессиональных политологов роковым образом отразился скорее на этом круге, чем на Цымбурском, который с 2001 года — и здесь большая заслуга Михаила Ремизова — стал находит для себя новую аудиторию и новых читателей.
С 2005 года Цымбурский публикуется регулярно на АПН. Нужно было всегда придумывать новые темы именно под Цымбурского, чтобы заставить его писать, думать и говорить. В середине 1990-х это был неиссякаемый поток новых текстов, идей, концепций. "Полис" 1990-х, где был Цымбурский, казался какой-то духовной Меккой того времени. Только катастрофический 1999 заставил осознать на какой периферии общественного внимания мы находились. С 2001 года усталого и больного Цымбурского приходилось во многом заставлять писать.
Но результаты того стоили - нужно было специально организовать дискуссию о Солженицыне на АПН, чтобы выступил Цымбурский с очередной блестящей статьей о писателе. В 2006 он неожиданно разразился каким-то фантастическим по точности и глубине
разбором геополитики Маккиндера, который был опубликован мной в "Космополисе" вместе с переводом Цымбурского "Круглой земли и обретения мира", а потом вошел в его книжку "Остров Россия".
Диагноз стал известен в марте 2006. Ровно три года назад. Врачи признали медицинскую ошибку (все это время Вадима Леонидовича лечили от другой болезни), но сказали, что сделать ничего не могут. Рак неоперабелен. К концу 2006 врачи прогнозировали несколько недель жизни. Тогда в дело вмешался Павловский. Удачный курс химиотерапии как будто вернул Цымбурского к жизни - в конце 2007 он выглядел намного лучше, чем в 2006. Как будто даже стало что-то прорисовываться и в личной жизни...
С другой стороны, усилиями моих коллег по ИНС вышел в свет сборник его трудов. Цымбурский несомненно стал известен и популярен - обе враждующие корпорации ИНС и ФЭП - как будто сошлись в стремлении пропагандировать и распространять его идеи. Когда в начале 2009 года он уже понимал, что умирает, хотя это было и слабым утешением, он понимал, что признание все-таки нашло его. Многие стремились ему помочь, чем могли. Елена Пенская подготовила к размещению в "Русском журнале" серию его филологических трудов, вместе с ней мы разместили в сети давнюю статью Вадима Леонидовича "
Метаистория и теория трагедии". Студенты философского факультета попросили прочитать спецкурс о Цымбурском, я прочитал лекций пять. Вадим Леонидович был очень воодушевлен этим фактом и хотел встретиться со студентами... после выписки из больницы.
Наконец, готовилась к выходу книга "
Конъюнктуры земли и времени". Сам Цымбурский думал выпустить ее в июне. Тексты были собраны и более менее вычитаны, но были не подготовлены две статьи, которые должны были войти в книгу. Одна уже никогда не будет написана - это критика идей Гумилева, одним из тех мыслителей, с кем всю жизнь спорил Цымбурский. Другая как раз написана - это большой текст предисловия с объемными воспоминаниями об "Острове Россия", о "Полисе", "Веке XX и мире", о Пантине, вероятно, о Павловском, о Ремизове и "Русском журнале", безусловно, о Шпенглере и его значении для творчества Вадима Леонидовича. Эта рукопись еще потребует, думаю, месяца расшифровки, что безусловно задержит публикацию второго сборника статей.
Но в сегодняшем ньюслеттере РЖ будет представлен последний текст Вадима Леонидовича - его блестящий, хотя и краткий анализ "Вех". Я сказал тогда Цымбурскому, что о "Вехах" не написал никто лучше со времен самих "Вех". Поразительно, что этот анализ выполнил человек за четыре дня до своей кончины. Я бы сказал, как будто презрев свою собственную смерть как что-то малозначимое в сравнении с тем другим, что и составляло глубинный смысл всей его жизни.
Последний мой с ним телефонный разговор состоялся в минувшую субботу. Он был довольно сложным - Вадим Леонидович несколько обиделся на меня за то, что я никак не мог взять в толк, зачем ему Шпенглер. Это было действительно каким-то разделявшим нас пунктом - любя Шпенглера как своего рода интеллектуального художника, я никак не мог отнестись к нему всерьез как к ученому. Цымбурский долго распекал меня за непонимание роли Шпенглера, заявив, что он сам хочет поставить Шпенглера на место Маркса. Я, пробираясь сквозь второй том "Заката Европы", грустно соглашался, печально понимая, что обещанное предисловие к "Конъюнктурам земли времени" может затянуться еще на неделю.
Утром в воскресенье Цымбурский последний раз позвонил часов в девять утра, но просто по ошибке... Набирая номер мамы. Голос у него был бодрее обычного. Трудно было предсказать, что давно ожидаемая врачами развязка болезни наступит именно завтра. Во всяком случае Цымбурский сам надеялся на еще год-два жизни...
Отпевание Вадима Леонидовича состоится в четверг, в 10 утра. В храме в Сокольниках.
